- Здорово! – говорю.
- Здорово, - мрачно отвечает невыспавшийся приятель, - ну что, пойдем на рыбалку и сазанов больших наловим?
Я смеюсь. Только вчера мы совершенно загоняли купленный отцом кассетный магнитофон «Воронеж-404», и минут пятнадцать орали наперебой в микрофон про эту самую рыбалку и сазанов.
Мы идем на берег реки с бетонированными берегами, забираемся под мост и там, у самой станции, перекачивающей воду Волги в городскую речушку Кутум, ловим мелких сазанчиков на единственного червя, поскольку банка с остальными червями успевает скатиться по бетонному откосу в реку. Настроение великолепное, несмотря на то, что пришлось один раз даже съехать в одежде и с удочкой по скользкому склону в царство Нептуна вслед за червями. Но целый день впереди, я успеваю обсохнуть на июльском солнце, а ведь еще надо не только слазить в подвал старого дома, чтобы найти, по слухам, спрятанный там неким стариком сундук с кладом, а и поковыряться на берегу Волги, у самой кромки воды, где за ночь волны, возможно, вымыли из грунта несколько старых монеток и каких-нибудь железяк. Домой я прихожу с тремя сазанчиками в целлофановом пакете и пятью килограммами ржавого мокрого железа, с которого капает на полы вода, перемешанная с илом. Дома бабушка, она колдует у газовой плиты над обеденным борщом и еще жарит мне любимую картошку на большущей чугунной сковородке. Я высыпаю железки на газету и начинаю их перебирать. Попадается несколько монеток 1924 года, но в основном всякий железный хлам, ржавые гвозди и подозрительные обломки, в воображении превращающиеся в осколки гранат или даже бомб. Через несколько дней все равно это странным образом исчезает. Несомненно, в этом виновата мама, как я подозреваю. Вполне вероятно, что если бы мама не проводила время от времени таких «профилактических мероприятий», то в одно прекрасное время я мог бы один выполнить однодневный школьный план по сдаче металлолома. Но я не обижался на маму, так как меня в тот момент занимали другие более важные проблемы. После разбирания археологически ценного, нет, даже не так, а как бы сказал некто в кепке, «архиважного» железа я, поерзывая на стуле от восторга, смотрю от и до передачу «Этот фантастический мир», которую ведет космонавт Леонов. В прилагаемом к Леонову спектакле обыгрывается сюжет рассказа Ивана Ефремова «Тень минувшего», а Юрий Богатырев в главной роли смотрит на базальтовую стену с фотографическим изображением древнего мира мезозойской эры, тамошними болотами, усаженными древовидными хвощами, папоротниками и прочими голосеменными. Ух, вот это здорово!
Воображение дорисовывает отдельные эпизоды и вот я уже превращаюсь в палеонтолога, геройски путешествующего по миру в поисках окаменевших чудовищ. Потом я записываю краткое изложение увиденного спектакля в общую тетрадь и у меня появляется свой рассказ про динозавров. После рассказа идея о динозаврах не отпускает меня. Дело в том, что старший брат моего приятеля, живущего прямо над нами, из-за катастрофической нехватки диафильмов для «волшебного фонаря» стал рисовать фломастерами и ручкой собственные фильмы на прозрачной фотопленке. Выходит у него неплохо, идея просто великолепна, и целый час я трачу на разукрашивание пленочного целлулоида мезозойскими ящерами. Потом тащу диапроектор и шедевр диафильмного искусства в ванную комнату. На стене ванной весь результат кропотливой работы, около десятка рисунков-кадриков, пропущенных через диапроектор, расплывается в бесформенное цветное пятно, на котором жирно выделяются кривые буквы странного слова «иугондон»(1)! Но важен даже не результат. А процесс. Процесс, скажем, по проявлению фотографической пленки, а потом печатанию фотографий-позитивов – это вообще волшебство. Неважно, что фотографии зачастую выходят блеклые, когда их вытаскиваешь на свет, а мама моего забывчивого приятеля еще и обнаруживает на стене ванной сохнущую галерею здоровенных фоторепродукций с набора игральных карт-фотографий непристойного содержания, купленных двоюродным братом приятеля по случаю в поезде Москва-Астрахань.
Еще час уходит на складывание из тетрадных листов и запуск с лоджии восьмого этажа современных образцов отечественного самолетостроения. Не все модели проходят успешные испытания, большая часть из них усеивает нижние балконы и тротуар под домом, и только один ухитряется продержаться в воздухе дольше десяти секунд, и гордо парить в доброй сотне метров от дома, исчезая в синеве поднебесья.
Вот обеду я уделяю много внимания. Обед – дело святое, особенно когда подкреплен хорошей книжкой, а иначе просто не работает такая штука, как пищеварение. Ну, абсолютно не работает. Кухня, вопреки ворчанию бабуси, превращается в читальный зал библиотеки, а сам обед – в чтение «Тома Сойера», прерываемое поглощением жареной картошки и иногда – громким хохотом над особенно смешными местами, особенно про кота и болеутолитель. До сих пор мне так и не представилась возможность испытать на кошках действие валерьянки! Длится обед час, а то и два (редко - три), в зависимости от того, что на сегодня запланировано и насколько интересна книга, читаемая за обедом. Если уж фантастика, а ее как раз редко удается почитать, то обед может закончиться и ужином. После обеда, если он короткий, на выбор – печать фотографий при красном свете, разборка старого радиоприемника на запчасти с применением здоровенного паяльника, склеивание и заполнение горючей смесью ракеты на завтра, разумеется, с неизбежной проверкой работоспособности смеси пороха и канцелярского клея, чтобы горело дольше, вытачивание поплавков из пенопласта или отливка свинцовых грузил, сборка самострела, испытание дымовушки из целлулоида, ловля на удочку отцовских аквариумных рыбок непосредственно в аквариуме, запуск туда же игрушечного пустотелого водолаза с трубкой на шлеме, через которую надо вдувать воздух, была у меня такая игрушка, или, как вариант – запуск батискафа из стеклянной банки с помещенным внутрь хомяком-подводником, который успешно прошел медкомиссию на центрифуге из обычной бельевой веревки и игрушечной лейки моей сестры, потом вырезание из деревяшки подводной лодки с двигателем из круглой резинки-венгерки, починка старого рефлектора-обогревателя с вольфрамовой спиралью или производство настольного вулкана с помощью марганцовки и капли глицерина.
Через пару часов квартира наполняется дымом и странными запахами, то ли сгоревшей проводки, то ли совершенно новейших химических соединений, полученных в результате кропотливых химических опытов с лекарствами из домашней аптечки, с целлулоидной оправой от старых бабушкиных очков и ячменным кофе из картонной коробки. Открываются все двери и окна, в которые совершенно неожиданно улетает ручной волнистый попугайчик, не вынеся частых медицинских экспериментов с эфиром в бутылке, присланным двоюродным дедом аж из самой Киргизии из города Фрунзе, для того, чтобы внук занимался конструированием авиамоделей на базе купленного авиамоторчика с пропеллером, работающего на смеси из эфира, керосина и касторового масла.
После непродолжительных поисков попугая (через одноглазый бинокль) я бегу во двор, где играю в футбол и получаю пару незначительных царапин, которые вечером мама замажет йодом. Футбол перерастает в войнушку – мы начинаем лукаться камнями в ребят из соседнего дома и весьма успешно, кто-то уже с плачем и свежим синяком бежит домой, а мы разбегаемся по подъездам, так как пострадавший от наших снарядов на поле боя грозится вернуться со старшим братом, который побил какого-то там Мохаммеда Али на мировом чемпионате по боксу. Там же, во дворе, у мусорника, за которым я прячусь, некий добрый волшебник оставляет связку старых журналов «Техника-Молодежи», которые я тащу домой и кропотливо изучаю от корки до корки, невзирая на нехватку страниц. Вечер заканчивается разбором дневных полетов, просмотра сквозь слезы диафильма с «иугондоном» совместно с мамой и дополнительной экзекуцией по этому поводу, так как мама не разбирается в породах динозавров абсолютно, для нее название динозавра – просто неприличное среди нормальных людей слово, а чудовищное зеленое пятно на стене похоже на что угодно, но только не на допотопную зверюгу.
Собственно, обиды забываются, когда голова касается подушки. Вспоминаю детскую легенду о том, что если за окном растянуть поперек черную нитку, то ночью на нитке можно увидеть пляшущих чертенят. Главное, не улыбнуться их веселым па, выделываемым на нитке, а иначе чертенята начинают душить прямо в постели. Так вот, после безуспешного привлечения чертей к искусству хореографии, я полчаса рассматриваю звезды в одноглазый бинокль, а потом так и засыпаю в обнимку с ним, чтобы вернуться в дивный мир моих сновидений. День, насыщенный открытиями и приключениями, заканчивается; на завтра запланированы не менее важные дела, а особенно запуск ракеты, призванной донести до обитателей Марса обращение всех советских детей, написанное на тетрадном листе в линию. Я начинаю отсчет. Десять, девять, продувка, восемь, семь, шесть, протяжка, пять, четыре, ракета на старт, три, два, один, ПОЕХАЛИ! Короткая перегрузка вдавливает меня в подушку и я проваливаюсь в глубокий сон…
_________________
(1) – игуанодон – крупный травоядный динозавр, абсолютно и бесповоротно вымерший в мезозойскую эру.
начало
вход
