Расторжение договора с дьяволом
Из письма: “Я надеюсь, что мое письмо не окажется в корзине. Почему-то я верю, что вы
не сочтете меня ненормальным. Все, что я опишу, абсолютная правда. Не буду ничем
клясться. Если вы тот человек, который написал эти книги, то заверения и клятвы не
нужны.
Думаю, вы все поймете, о чем я пишу. Если мое письмо понадобится вам как пример,
можете его напечатать, не называя моего имени. Впрочем, я полностью доверяю вам,
поступайте как сочтете нужным. В конце концов, нужно изучать подобные явления. Кто-
то же должен это делать.
Наверное, мое письмо будет большим, но иначе просто не рассказать.
Было это очень давно, мне кажется, что прошло уже сто лет. Нас у мамы было двенадцать
детей. В тот год отца парализовало, мою мать изнасиловал цыган, когда она возвращалась
с рынка, где продавала овощи с нашего огорода. Так появилась я. Я стала тринадцатым и
нелюбимым ребенком. Внешность моя была ужасной. Я была гадким утенком. Я не
обвиняю мать за то, что она ненавидела меня. Ведь я была лишним ртом, да и родилась от
насильника. Чтобы меньше получать тычков, я инстинктивно пряталась по углам. Думала,
чем меньше меня будут видеть, тем меньше будут бить. Из всех братьев и сестер не обижал
меня только брат Павлик, а остальные, подражая матери, издевались надо мной. В семье
был вечный галдеж, грязь и беспорядок. Поэтому Павлик уходил учить уроки за сарай. Я
сидела с ним и тихонько слушала, как он читает, смотрела как пишет, мысленно повторяя
задания. Он меня научил читать и писать к пяти годам.
В школе я училась очень хорошо. Мне все было интересно, но с каждым годом я выглядела
все хуже:
нескладная, худая, с темным и некрасивым лицом...
После десятого класса сельсовет помог мне уехать в город, где я с блеском поступила в
институт.
Все было хорошо до тех пор, пока я не полюбила. Зачем, спрашивается, такой уродине, как
я, любовь, но все-таки полюбила. Для него я была просто сокурсница, а он для меня всем.
На вечера и танцы я не ходила, все равно никто не приглашал. Что бы я ни надела, какую
бы ни сделала прическу, все равно выглядела как баба-яга. Праздники были для меня
только тогда, когда я могла видеть Андрея, но он этого не замечал.
От института мы ездили в деревню на прополку. С детства привыкшая к работе на земле, я
ловко справлялась с заданием. Мне казалось, что Андрей это видит. В те минуты я была
почти счастлива. Еще бы! Природа кругом дивная: поле, лес... И он, Андрей, совсем
недалеко. Я могла смотреть на него вволю.
В тот день я была дежурной и накрывала на стол к обеду. Из деревни нам привозили
молоко, яйца и хлеб. А вечером в школе, где мы ночевали, нам давали горячий обед.
Расставив тарелки, я стала звать всех, но Андрея не было. Не было и Галины... Не знаю
зачем, но я пошла их искать. Предлог был простой - обед. На самом же деле во мне
взыграла ревность. Я их увидела, они обнимались. С трудом сдерживая себя, я громко
сказала:
- Идите ешьте. Галина захохотала.
- Я любовью сыта, правда, Андрюшенька? - ответила она.
Я повернулась и пошла, но успела услышать, как моя соперница с брезгливостью сказала:
- Ну и уродина! На нее поглядишь - любой аппетит отобьешь.
Какой уж тут обед! Я ненавидела Галину, которая при моем любимом назвала меня
уродом. Я ненавидела себя за то, что родилась такой некрасивой. Я ненавидела весь мир,
который еще час назад казался мне прекрасным. Мне хотелось умереть. Зачем жить, думала
я, рыдая как безумная. Я не боялась смерти. Если бы в этот момент мимо проходил поезд, я
бы не задумываясь бросилась под него. Если бы был яд, я бы выпила его с радостью. Но у
меня не было ничего, кроме слез.
Я бежала без остановки, путаясь в ветвях. В чувство меня привел холодный дождь.
Оглядевшись вокруг, я поняла, что заблудилась. Впрочем, мне было все равно.
Когда уже совсем стемнело, я неожиданно вышла к охотничьей избушке. Открыв дверь,
обнаружила в комнате старика, который сортировал и связывал пучки трав. Я сказала, что
заблудилась. Дед усмехнулся и обещал утром вывести на дорогу. Чтобы не молчать, я
спросила, зачем ему травы и откуда он сам. Дед ответил:
- Все мы из одного места, из единого теста, а вот ты, красавица, черта невеста.
- Почему это я его невеста? - удивилась я. Дед ответил:
- Потому что ты, детка, тринадцатая в семье. Я спросила его, откуда он это знает.
- Я все знаю. Знаю, что любишь, и из-за этого свою душу погубишь, - ответил дед.
Мне казалось, что он и вправду видит меня насквозь, даже мысли мои читает. Но я была
комсомолкой и говорила, наверное, не то, что нужно. Мол, все это пережитки и чепуха.
Дед сердито оборвал меня:
- Вот такие же неверы храмы крушили! А я ему опять:
- Не верю ни в черта, ни в дьявола. Вы его видели? Пока не увижу, не поверю!
- Ладно, - говорит дед. - Сегодня Иван Купала, покажу тебе чуток. Садись и молчи, пока я
не велю тебе говорить.
Он достал из мешка свечки, зажег их, стал ходить вокруг стола и читать что-то. Комната
постепенно наполнялась каким-то синеватым дымом. То, что я увидела, можно сравнить с
просмотром кинофильма в зале, заполненном дымом. Сначала были тени, затем
появились лица. И вот уже стали видны черты этих лиц. Мать, братья, сестры, я, сидящая
на корточках возле Павлика... Вот я иду в школу, вот я у здания института. Лица Андрея и
Галины... Вот я плача бегу по лесу, вот крыльцо избушки и дверь... Затем дымка стала
оседать, и комната приняла прежний вид. Дед погасил свечу. У меня кружилась голова. Я
все еще была как под гипнозом. Дед что-то говорил, но слова его доходили до меня с
трудом.
Я заплакала и сказала:
- Дедушка, пожалуйста, если можете, помогите мне! Почему я такая некрасивая? Неужели
мне всю жизнь быть несчастливой. Если есть душа, то я бы отдала ее за красоту. Все равно
мне не жить без Андрея.
Дед сидел молча, а затем заговорил:
- Мне твоя душа не нужна, что мне с ней делать. Знаю я много тайн, могу с мертвыми
говорить и живого умертвить. Могу научить,, как с лица измениться. Но тебе не советую,
какой родилась, такой и живи. С лица воду не пьют. Если встретится хороший человек, то
и такой тебя полюбит. Не в красоте счастье, дочка.
Тут я как сдурела, давай умолять деда, плакать. Он долго не соглашался, но я его все-таки
уговорила.
- Иди, - говорит, - сейчас в лес. Как раз тебе в подмогу Купала будет. Ночь сегодня
сильная. Во всем году такая одна. Иди и всякое большое дерево обнимай. Как попадется
такое толстое, что не сможешь обнять, копай под ним руками, мажь себе лицо и тело и
повторяй три слова. Утром выйдешь к реке, вымойся в ней и иди к своим студентам.
Дорога сама тебя доведет. Но говорю тебе еще раз: подумай. Потому что договор тот
трудно будет разорвать. Дорогая за него плата, а красоты всего-то на двенадцать лет.
Как я шла и обнимала деревья, помню смутно. Так же плохо помню, как мазала себя
землей, а точнее грязью: дождь в ту ночь лил как из ведра. Потом наступил рассвет. Я
увидела реку, вымылась в ней, отстирала платье, а когда вышла из реки, то забыла те три
слова, будто кто-то смыл мне память.
Слышали, наверное, выражение: ноги сами привели? Так и я шла к деревне, словно за руку
меня вели. Попроси меня вернуться к дедовой избушке, вряд ли я смогла бы объяснить, как туда дойти. - С этого дня я стала меняться. Лицо светлело, волосы пушились и
кудрявились, грудь наливалась. Невзрачная фигурка подростка постепенно округлялась.
Черты лица день ото дня облагораживались. Я сама с трудом узнавала себя.
Каждый день я слышала:
- Что с тобой, ты так похорошела! Ты влюбилась? Все удивлялись. Когда я поехала на
каникулы домой, мать меня спросила:
- Тебе кого? - Даже она меня не узнала!
Затем я вышла замуж за Андрея. Как это произошло? Очень просто. От парней не было
отбоя, и Андрей за мной увивался. Вы скажете, что все это похоже на сказку? Но это еще
не конец.
Так же неожиданно я стала терять привлекательность. К этому времени мы прожили с
Андрюшей двенадцать лет. У нас уже было двое детей, хорошая квартира, машина, на
работе не последнее место занимали.
Сначала я думала, что приболела, я и вправду плохо себя чувствовала. Меня то и дело кто-
нибудь спрашивал:
- Что с вами случилось? Выглядите вы неважно...
Через полгода я превратилась в старуху. Меня никто не узнавал.
Я никогда не забывала о том, что сказал мне колдун, но надеялась, что все обойдется. Если
честно, то я не жалею о том дне, когда встретилась с ним. Ведь у меня было двенадцать лет счастья. Муж меня боготворил, люди мне улыбались. У меня были дети от Андрея,я была любима.
из письма: «…. я гибну, и если это письмо окажется в ваших руках, то, значит, я буду к этому времени мертв. тогда пусть оно послужит кому-то горьким уроком.
я детдомовский, мать умерла рано, отец спился. тетка не хотела брать лишнюю обузу, у самой было трое пацанов. понятно, зачем её лишний рот. так я и попал в детдом, а там выживают как могут. в 15 лет посадили на малолетку за кражу. освободился, некуда было приткнуться, попался, и снова срок. а потом закрутилось, завертелось. времени в тюрьме много, травили байки. один мужик рассказал, что когда-то он был на другой зоне и при нем произошёл такой случай. двое молодых выкололи партаки на заднице: на одной половинке крест, на другой церковь, а на пояснице – чёрт. этих парней не стало через месяц. кто-то сказал, что это муть голубая и брехня. в итоге ему сделали такую же наколку, а через три дня парня нашли повешенным. и опять стали все говорить: вот видите, умер же. тут ещё один проэкспериментировал: выколол церковь и крест. он не прожил и месяца после этого. упал на стройке и разбился. тогда мужики заставили одного провинившегося, чтобы он тоже наколол себе церковь на заднице. дело ведь на принцип пошло, многие были уверены, что причина смертей именно в наколках. а кто-то говорил, что это, мол, совпадения и больше ничего. в общем, последний с наколкой тоже умер. как-то, начифирившись, мы опять вернулись к этой теме. не знаю, что со мной произошло, но я не мог все это выбросить из головы. бывает ведь такое, что делаешь невероятную глупость из-за сомнения или любопытства. я тоже думал: совпадение, не совпадение, а правды не узнаешь, если сам не испытаешь. мысль эта меня доконала. так я приобрёл наколку на заднем месте. ночью, в тот день, когда это произошло, я проснулся от легкого потряхивания за плечо. открыв глаза, я увидел человека в черном. он смотрел на меня, а я думал вовсе не о том, откуда же он мог взяться, а о том, как ясно вижу я его лицо. черный человек мне сказал:
- считай, сегодня 5-е число. умрешь 29-го.
голос был как шелест, но я разбирал каждое слово. словно кто-то наклонился к самому моему уху, хотя черный человек не наклонялся, а стоял прямо. я прикрыл глаза, мне стало жутко, и тут же, не выдержав, открыл их. человека в черном уже не было.
утром меня зазнобило и стало плохо. «заражение, что ли?» - подумал я. днем полегчало, а вечером я снова увидел в углу того человека в черном. он скалил зубы в улыбке. улыбка была угрожающей и очень неприятной. я покрутил головой, видит ли его ещё кто-нибудь?
с той минуты он был всегда где-то рядом. когда я засыпал, мне снился всегда один и тот же сон: поле с выгоревшей черной травой. посреди поля черная церковь. иконы плачут, а лики отворачиваются от меня. на полу валяются веревки с петлями – бери и давись. на девятый день я уже не хотел жить. мысль о смерти преследовала меня неотступно. об этом я никому не говорил, хотя ребята меня спрашивали о наколке. на двенадцатый день я увидел себя во сне на руках у женщины. и вроде это моя умершая мать. я тянул к ней руки, а она говорила голосом человека в черном: «скоро, совсем скоро мы будем вместе». я же ей детским голосом отвечал: «я не хочу умирать».
«ты почти мертвый…» - сказала она мне с шелестом в голосе. и я проснулся. лучше бы я не просыпался. в ногах у меня сидел человек в черном, и вся его поза говорила о том, что он ждёт. чего он ждет, я уже знал. завтра…»
на этом письмо заканчивалось. в конверте лежал ещё один листок, исписанный другим почерком и другими чернилами: «пересылаю вам письмо умершего товарища. я обещал ему это, если с ним что-то случится.
да, я не написал, он умер от разрыва сердца.
р.s. я прочитал его письмо, и у меня засела мысль в голове: неужели это все из-за наколки? вот уже десять дней, как я думаю об этом. не знаю, может убедиться самому?»
вход
начало
