ответ для: Michael86
просто хочу чтобы все это прочитали, очень хорошо написано. Есть такая проблема.
О Марсе и Венере
Одна из главных ошибок всех пишущих о «различиях в мужской и женской психологии» – то, что различия эти почти всегда наблюдают и описывают в контексте отношений М/Ж. Такой, на первый взгляд, естественный подход в действительности с самого начала задает некорректные условия эксперимента. Это все равно что изучать различия двух химических веществ, кинув одно из них в огонь, а другое в воду, и потом на основании проведенного опыта убежденно заявлять, что эти вещества совершенно разные: одно горит, а другое тонет.
Так, мало кто сомневается, что у женщин лучше, чем у мужчин, развита эмпатия. Спорят в основном лишь о том, чему приписать это различие, природе или воспитанию. И эти очевидные особенности, говорят нам, нужно не отрицать, не преодолевать, не осуждать, а спокойно и с пониманием учитывать. Ну, не мужское это дело, и все тут. У них зато имеются другие ценные достоинства, которых у женщин нет. Так природа захотела.
Я же все больше утверждаюсь в мысли, что мы тут имеем дело с обманом зрения. Да, хвост у слона действительно имеется, но хвост – это не весь слон. Да, у женщин лучше развита эмпатия по отношению к мужчинам, чем у мужчин по отношению к женщинам. Но как только доходит дело до отношений с другими женщинами – тут же сплошь и рядом оказывается, что где-то так же она у них и развита, как у мужчин. И наоборот, мужчины по отношению к другим мужчинам часто оказываются весьма эмпатичными. Не то что там особое «мужское благородство и великодушие», а самое обычное человеческое сопереживание себе подобным у них вовсе никакая не редкость, если мы говорим о нормальных людях, а не о психопатах.
Это благодаря им (как минимум не в последнюю очередь) мы с детства учились сочувствовать мальчикам, а потом – мужчинам, вникать в их сложный и тонкий внутренний мир, переживать их горести и радости как свои. Это благодаря им в нашем детстве были Дениска с его светлячком, который живой и светится, и плюшевым мишкой, которого до слез жалко превратить в боксерскую грушу, Тёма с Жучкой, Николенька Иртеньев, «крапивинские мальчики» – и еще мальчики, мальчики, мальчики, с их слезами боли и несправедливости, с их радостями первых побед и горестями поражений. Это благодаря им мы в отрочестве и юности до глубины души проникались метаниями «лишних людей» и прочими страданиями юных Вертеров.
Книжные девочки в нашем детстве тоже были. Но их было мало, и в основном вся их жизнь вращалась вокруг мальчиков. Даже у каких-нибудь шести-восьмилетних, чего в живой природе, собственно говоря, почти никогда не бывает. Не связанные с мальчиками проблемы и тем более эмоции требовали очень осторожного, взвешенного подхода. Если бы хоть одна книжная девочка столько плакала, сколько толстовский Николенька, ее бы с гарантией обозвали истеричкой. Если бы она, как Тёма, вздумала рыдать и травиться из-за проваленного экзамена… тоже понятно. Плачущей девочке, чтобы получить столько же сочувствия, сколько плачущий из-за обиды на несправедливую двойку мальчик, нужно было по меньшей мере похоронить кого-то из родителей или самой замерзнуть насмерть со спичками в руках у дверей богатого дома.
Слезы по менее серьезным поводам уже требовали хотя бы небольшой дозы авторской иронии, пусть легкой, добродушной, но насмешки. Симпатичнейшая Сашенька Яновская растет под постоянную папину присказку «ненавижу плакс», при том, что по характеру она много сдержаннее книжных мальчиков-современников. Лена Бессольцева страдает молча, как партизан, а за единственный срыв немедленно получает от любящего деда увесистую пощечину. Писатели суровы к своим героиням отчасти поневоле, иначе не видать им читательского сочувствия как своих ушей. Истеричкам его не положено.
А в детстве мальчиков и этих-то девочек чаще всего не было. Потому что какой же уважающий себя будущий мужчина возьмет в руки книжку, где главная героиня – девчонка? Положим, кое-какие девочки в нормальных книжках, о мальчиках и для мальчиков тоже попадались. Необязательно, конечно, в нормальной книжке можно и без них обойтись. Вроде как собака – вполне может быть у главного героя, но так же свободно может и не быть. Не все же собачники. Но встречались, да. «Плачет глупая девчонка, слезы виснут на носу» (бу-га-га!). Ревучие и противные младшие сестренки, ябеды и зануды. Надоедливые соседки по парте, которые тоже, чуть что, ударяются в рев. Хорошие и красивые соседки по парте, терпеливо, без жалоб ждущие, когда восхищение будущего мужчины их красотой наконец перейдет из стадии «дернуть за косичку, поставить подножку, приложить носом об асфальт» в стадию «давай понесу твой портфель» или «смотри, какой я герой». Служебные или декоративные элементы, чьи эмоции и переживания ни автора, ни читателя особенно не волнуют и чьи слезы вызывают чаще всего или смех, или брезгливость.
То же продолжается во взрослой литературе. Чувства мужчин описываются в тончайших оттенках и вызывают живой эмоциональный отклик, чувства женщин изображаются скупо, приблизительно, отстраненно и между прочим. И, независимо от пола автора, почти всегда – мужскими глазами. Женщинам-писательницам удается вызвать сопереживание героине, если они описывают ее буквально изнутри, изображая в значительной мере самих себя, и обычно не удается в любом другом случае. Авторы-мужчины и вовсе чаще всего не ставят себе такой задачи. Исключения настолько уникальны и интересны (Флобер, отчасти Толстой), что каждое из них заслуживает, пожалуй, отдельного поста. Но правило остается правилом. Только не думайте, что я призываю заклеймить классиков или сбросить их с парохода современности. Это было бы не только расточительно (других классиков у нас пока нет), но и несправедливо. Почти все они и так прыгали выше головы. «Средний человек» был и есть в этом отношении много страшнее.
«Один мой знакомый, всю войну провоевавший рядовым солдатом, рассказывал мне о том, как он однажды попытался вспомнить и проанализировать все, что он чувствовал во время боя:
— Поляна, покрытая мертвыми телами. Я отчетливо помню, что видел только своих. Тела убитых немцев для меня просто не существовали. Я вспомнил об этом психологическом состоянии, когда узнал термин Станиславского – «круг внимания». Наблюдение это кажется мне очень существенным. Человек приспосабливается к исключительным обстоятельствам не только физически, но и психологически, нравственно. Образуется, если можно так выразиться, нравственный круг внимания». (Б. Сарнов.)
И не только в исключительных обстоятельствах, добавлю от себя.
Женские проблемы (возьмем по вышеуказанным причинам наименее эмоциональное слово) в огромной степени были и остаются «телами убитых немцев».
Много ли можно спрашивать с людей (и мужчин, и женщин), привычных к тому, что женщины изначально исключены из «нравственного круга внимания», что отношения с ними определяются вообще не этикой, а в самом лучшем случае этикетом? В самом лучшем! Всякое там джентльменство и рыцарство (и распространявшееся-то далеко не на любую женщину) предписывало строжайшее соблюдение правил обращения с прекрасным полом, но при этом не предполагало ни малейшего внимания к чувствам и потребностям самих дам – при необходимости они сочинялись на ходу самими рыцарями и джентльменами, а чаще просто никого не интересовали. В конце концов, тут вопрос не дамского каприза, а мужской чести. Все же эти «человек не может быть средством, человек всегда цель», «все люди рождаются равными и свободными», «не желай ближнему своему того, чего не желаешь себе» и т.д. к нам по большому счету никогда не относились и не относятся.
Стоит ли удивляться, что и сейчас у большинства людей (обоего пола, подчеркиваю) эмпатия по отношению к женщинам как минимум многократно снижена и что мы этого чаще всего не замечаем, как не замечаем давления атмосферы? И много ли проку упрекать тех, кто вырос в кувшине компрачикоса, за то, что не могут распрямить спину?
вход
