-
Над домами, домами, домами
голубые висят облака -
вот они и останутся с нами
на века, на века, на века.
Только пар, только белое в синем
над громадами каменных плит…
Никогда, никогда мы не сгинем,
мы прочней и нежней, чем гранит.
Пусть разрушатся наши скорлупы,
геометрия жизни земной, -
оглянись, поцелуй меня в губы,
дай мне руку, останься со мной.
А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си…
-
Человек никогда не нарисует картину, превосходящую банальный узор инея на стекле или круги на воде в простой луже, когда идет дождь. Человек никогда не сочинит музыку, которая станет совершеннее, чем пение птиц за окном или стон ветра в пустыне. Человек никогда не напишет стихов более откровенных и трепетных, чем мягкий свет в глазах влюбленного мальчишки или дрожь пальцев умирающего старика. Но мы все же создаём… Может быть потому, что любовь, одетая в наряд ярости или острой грусти, но всегда именно любовь, закипая в сердце, застывая чёрной смолой в глубине глаз неминуемо ищет выхода, выплеска вовне, разрывая грудь, оседая на кончиках кистей, падая в разбросанные ноты.
-
Всем известна повадка кошек останавливаться у приотворенной двери и прохаживаться между её створок. Кто из нас не говорил кошке: «Да ну, входи же!». Есть люди, которые, попав в неопределённое положение, так же склонны колебаться между двумя решениями, рискуя быть раздавленными судьбой, внезапно закрывающей для них все выходы. Слишком осторожные, при всех их кошачьих свойствах и благодаря им, иногда подвергаются большей опасности, чем смельчаки.
-
Спасибо, Боже, за порок,
За тишину и за усталость,
За предначертанный нам срок
за тихую седую старость.
Неизлечимая болезнь,
Конец и жизни, и надежды,
Последний шаг в немую песнь,
Наш гроб и белые одежды.
За то, что тело предает
Нас медленному погребенью,
За то, что кончится полет
Последнее сердцебиенье.
За то, что хочется прожить
Минуты счастья до погоста,
За то, что в старости любить
Весь мир — так безнадежно просто.
-
Благодарю за всё. За тишину.
За свет звезды, что спорит с темнотою.
Благодарю за сына, за жену.
За музыку блатную за стеною.
За то благодарю, что скверный гость,
я всё-таки довольно сносно встречен.
И для плаща в прихожей вбили гвоздь.
И целый мир взвалили мне на плечи.
Благодарю за детские стихи.
Не за вниманье вовсе, за терпенье.
За осень. За ненастье. За грехи.
За неземное это сожаленье.
За бога и за ангелов его.
За то, что сердце верит, разум знает.
Благодарю за то, что ничего
подобного на свете не бывает.
За всё, за всё. За то, что не могу,
чужое горе помня, жить красиво.
Я перед жизнью в тягостном долгу.
И только смерть щедра и молчалива.
За всё, за всё. За мутную зарю.
За хлеб, за соль. Тепло родного крова.
За то, что я вас всех благодарю
-
Ничего действительно не надо,
что ни назови:
ни чужого яблоневого сада,
ни чужой любви,
что тебя поддерживает нежно,
уронить боясь.
Лучше страшно, лучше безнадежно,
лучше рылом в грязь.
-
Когда его спрашивали, кем он работает, он смеялся и говорил, что почти ювелир. А соседи громко стучали в стену, потому что ночами из его квартиры слышалась музыка. Но как им объяснить, что каждую ночь к нему приходят ангелы, а они любят петь, пока он осторожно пришивает к их плечам крылья. И это и правда почти ювелирная работа.
-
У каждого своя реальность. И мы, в вечных поисках единой истины, щуримся в прицел разума, взвешиваем в руке гарпун души, мы бьем без промаха и стрелы отточены безупречно… убийцы мифов, снайперы заблуждений человеческих. И чужие реальности, не совпадающие с нашей, мятой салфеткой летят в урну данности, хрипят в оболочке острых слов, отшлифованных логикой ли, интуицией ли, знанием ли, чувством ли… пустые, неуместные, нежизнеспособные. И глаза людей, в которых жили эти маленькие мирки затягиваются мутной пеленой. Однажды в них вырастет новый мир, все вернется на круги своя, но пока… Улыбайся, ты в прицеле истины. Но истины ли? Нет, теории.
-
Много было всего, музыки было много,
а в кинокассах билеты были почти всегда.
В красном трамвае хулиган с недотрогой
ехали в никуда.
Музыки стало мало
и пассажиров, ибо трамвай — в депо.
Вот мы и вышли в осень из кинозала
и зашагали по
длинной аллее жизни. Оно про лето
было кино, про счастье, не про беду.
В последнем ряду пиво и сигарета.
Я никогда не сяду в первом ряду.
-
Нет, я могу сказать себе надо, могу сесть и выродить шаблонную зарисовку о любви ли, о жизни ли, оперируя словами и образами, которые так или иначе заденут струны случайных душ, ключи к которым разбросаны под ногами, стоит лишь наклонится и поднять. Я даже могу сделать изящный шахматный ход на площадке пиара всего и вся и завернуть получившуюся пустоту в яркий фантик, сделав ее бестселлером. Без-цели-ром. Хорошо продаваемой возней на ринге бессмыслия, игры в слова и переливания из пустого в порожнее заочно хороших идей, сформулированных не мной. И стать одним из многих модных нынче авторов, собрав аудиторию одиноких, загнанных жизнью людей, жаждущих стать хотя бы сторонними соучастниками чего-то высокого, мудрого, светлого и вечного.
-
Дождь начнется точно в понедельник,
Как и обещал угрюмый диктор.
Мы узнаем осень за неделю,
В лужах разобрав ее вердикты.
Ты промочишь в них свои ботинки,
Ты подхватишь легкую простуду,
Победивший в этом поединке,
Кашель набирает амплитуду.
Ты глядишься в желтые витрины,
Ты считаешь мелочь по карманам,
Через дребезжание машины
Слыша тихий шепот океана.
Со щеки рукой стираешь капли,
С запахом духов и никотина,
Чувствуя, как дни твои озябли,
Пропитались этим горьким дымом.
Но, читая боль и веру в лицах,
На плече уставшего поэта
Молча ждет растрепанная птица
Синего пронзительного цвета.
-
Когда меня спросят: «кто ты?», я промолчу, не найдя ответа. Можно вместить все аспекты бытия в короткое слово «я», прочертив на лице многозначительную улыбку, можно пуститься в долгие рассуждения, неуверенно нащупывая отточенными плавниками слов материю псевдофилософии, можно вскрыть собственную душу, перефразировав ее в условный ответ, который в любом случае окажется не по размеру вопросу, как любимый в детстве свитер с годами становится мал. Потому что в глазах задающего вопрос ты всегда будешь иным, чем тот, кем ты знаешь себя изнутри. Потому что каждый из нас видит в первую очередь себя, многократно отраженного в чужих лицах. Мы, как симфонию по нотам, разбиваем этот мир на собственные болевые точки. Когда меня спросят: «кто ты?», я загляну в глаза собеседнику, узнавая человека.
вход
начало
