Я их жутко боюсь. Начинаю визжать, на визг прибегает муж и выпускает в окно ох…вшее от моих воплей бедное насекомое.
А вот в детстве я совершенно не боялась кузнечиков, мотыльков, бабочек и другую страшную живность.
Однажды на даче я аккуратно поймала такого вот огромного, жирного мотылька, который еле летал от ожирения. Я взяла нитку, перевязала ее вокруг талии этой дамы (я почему- то решила, что это девочка, и назвала ее Машей), и целых три дня выгуливала на поводке бедную Машу, которая умудрялась летать под мои команды : Маша, ко мне! Маша, лежать! Маша, сидеть!
И бедная Маша и лежала, и сидела , и даже прыгала. Наверное, она подумала, что она собака, и проклинаоа свою собачью жизнь и собачью судьбу.
Целых три дня я пыталась накормить Машу клубникой и солеными огурцами из бочки. На клубнике она сидела и даже пыталась ее ощупать своими крошечными отростками, торчащими у нее изо рта. К соленым огурцам Маша была равнодушна.
Когда настрадавшаяся Маша тихо почила в бозе от моих материнских забот, я горько плакала . Однако тетя Нюра, хозяйка дачи, высказала предположение, что Маша ушла из жизни не от моей опеки и неподходящего ей режима труда и отдыха, а от старости: мотыльки и бабочки, сказала тетя Нюра, живут очень мало, как раз три дня.
Ее слова я восприняла с огромным облегчением в душе, торжественно похоронила Машу в спичечном коробке в огороде, и в тот же вечер попыталась приручить раскопанного мной дождевого червяка. Пока я искала у него талию, чтобы обвязать ее ниткой, я придумала ему имя: Л е н и н. Но тетя Нюра все испортила: она отобрала у меня нитку, отобрала Ленина, отвесила мне легкий поджопник и сказала, что если еще хоть раз я снова вздумаю приручить какого- нибудь Ленина, Крупскую или иную живность, она нажалуется на меня родителям и меня никогда не примут в октябрята.
Под страхом ужасного наказания я торжественно пообещала больше никогда не «дурить» и слово свое сдержала: больше никаких бабочек и червяков не ловила и не усыновляла. Правда, ровно через день я залезла в загон к свинье с поросятами и попыталась ее причесать маминой расческой и надушить мамиными духами «Красная
Москва». Но это уже другая история. А было мне в ту пору три года и восемь месяцев.
На фото: та самая дача. Я справа с хозяйскими внуками Таней и Олегом.