Советую ещё “Очерки бурсы“ Помяловского. Там очень жестоко, порой, но безумно интересно.

А я от дневников Дятловцев торчала до недавнего времени. Тоже очень интересная история.

там много записей

Какая прелесть все-таки!

Воскресенье. Что же, надо кончить сегодня описание вчерашнего вечера. Начал описание барышень, ну так и продолжу. Были две довольно хорошенькие немочки — Дроздовские Вера и Софья, впрочем, еще не знаю хорошенько, как зовут. Молоденькая Яблокова и Степанова — вот главные цветки. Я танцевал мало, не знаю, право, уже почему, и, сказать, просто не расположен был. Три или четыре кадрили, не больше, да галоп несколько раз — не помню уже и сколько, знаю, что со своей старшей сестрой да с маленькой дочкой Яржинского, других не помню. Кажется, и не с кем больше, просто голову вскружили все эти польки, мазурки, трамбляны и другие. И, глядя на них, кружится голова, а маски наряженные, впрочем, не слишком много было их. Довольно интересно только была замаскирована испанцем Воронина — совершенный кавалер. Трудно даже узнать, особенно в танцах. А другие... да, кажется, больше не было замечательных, по крайней мере, я не заметил. Что Алексей Попов много танцевал с Сашенькой Степановой? Неужели он влюбился в неё? Впрочем, не мудрено в такую душку-полечку и влюбиться. Особенно она хороша в своем темном платьице с беленьким своим личиком, украшенным голубыми глазками и черными, как смоль, густыми волосами. Да она ведь и меня не забыла, когда обносили конфектами: ей прежде, потом унесли другим барышням, я в это время стоял подле её. Не знаю, почему подала мне конфетку, называемую «Соломой». Не нашелся я на это сказать приличного комплимента, как только: «От вас». Ой, фетюк, право, прямой уже и фетюк! Другой бы из за этого чего и не наговорил бедненькой. Да неужели ты считаешь, это с её стороны внимание? Просто без всякой цели она отдала, потому что не хотелось самой ей есть после мазурки, которую я не танцевал тоже по обыкновению. Не знаю, из лености или из робости, чтобы в различных фигурах её не сбить, кажется, эта причина. Софья Дроздовская, то есть сестра Дроздовской, пела незнакомую какую песенку или романс на итальянский манер, так и не разберешь. Впрочем, хоть и ничего ровно не понятно, а показалось хорошо, так даже и теперь, кажется, слышу эти звуки голоса. Это от того, что я нигде не слышал еще хорошего итальянского пения. Всю ночь спал худо, беспокойно, да и теперь голову кружит. Нет, или не привык, или не способен вовсе к этим балам и вечерам, а главное, стесняюсь и ужасно не нахожусь, что говорить с барышнями. Не могу вовсе никак занять их, а это меня самого очень конфузит и дает перевес всем другим кавалерам. Чудо, право, как послушаешь, другие пустяки такие врут, и так бойко свободно, что просто я удивляюсь. Надо идти, обедать зовут.
Пишу после обеда: вчерась в заключение вечера маленький случай заставил приостановиться в гостях: перемешались калоши. И кто же надел мою калошу? Вроде барышня, и довольно порядочная, Яблокова. Надо будет не забыть сказать это Образцову, он, кажется, интересуется этим личиком. Впрочем, сегодня посылали Степана туда на дом, к Яблоковым (пишу и не знаю, кто они такие), и калоша моя нашлась. Долго искали её вчерась у Фадея, в прихожей и везде. Наконец, девка пришла, сказала, что, верно, барышня надела по ошибке. Между тем, у аптекаря Кривцова тоже не доставало калоши, а пары остались чужие. Мы с ним, делать нечего, надели по калоше с ножки барышни. При этом Фадей довольно подтрунивал над нами, вот говорит: «То молод еще так и не может запихать (калоша не входила на ногу — узка), а то тот- то так как раз себе запихивай, брат, не бойся». Сегодня пойду к Витушетниковым смотреть наряженных, там, верно, не так для меня будет конфузно, да и не тесно в комнатах, не заболит голова. Танцев не будет, кажется, следовательно рано приеду домой, успею что-нибудь еще и записать. Откровенно сказать, так уже и не хочется вести дневник. Да и что это у меня, в самом деле? Посмотрел бы кто — просто чепуха, ералаш. Впрочем, никому не покажу его, даже и другу Зарлянду. Кстати, о Зарлянде: он был у меня, кажется, третьего дня, звал к себе. Когда я соберусь к нему? Сегодня хоть и не так морозно — 18 градусов, — да мне хочется теперь спать, голова что-то побаливает. Уже нечто завтра соберусь к нему. Я его называю другом, что он за друг? Мне знакомый коротко, больше ничего. Давно уже он мне не рассказывал о своих задушевных, так сказать, тайнах. Прежде он не скрывал от меня ничего, кажется, теперь он думает, что я от него таю что-нибудь, что и не говорю ему, в кого влюблен. Разве только это? Так это просто выйдет глупо, вся дружба будет основываться на этом. Зачем ему знать? Разболтать во всем пансионе? Скажет Катерине Дозе так точно, как разболтал в прошедшем году. Ну, да об этом побеседую после, когда будет свободнее, теперь лучше лягу усну.